Кабинет ректора => Когда тайное становится явным
28-29 октября Ночь-утро.

Всю ночь Марго пролежала в постели, почти не смыкая глаз. Теперь, когда времени было предостаточно, чтобы обдумать случившееся, проанализировать свои действия, скорее импульсивные, чем логичные, она вновь и вновь, задавалась вопросом, а не вернее ли было держать содержимое дневника в секрете ото всех, и уж тем более, от беременной сестры? Возможно – даже вероятно - ей тоже не следовало открывать его. Тогда все было бы хорошо, как прежде.
Она зарывалась лицом в подушку, укрывалась с головой, но никак не могла избавиться от стоящего перед глазами потускневшего лица Ринаты и воспоминаний о безнадежно испорченном дружеском ужине.
Время тянулось мучительно медленно. Порой начинало казатся, что оно и вовсе остановилось, будто их маленький дом превратился в миниатюрный заколдованный мир в сувенирном стеклянном шаре. Тогда Вальянт вставала, выглядывала в окно, страстно желая, чтобы мертвая улица ожила хоть каким-то движением - проезжающей ли мимо машиной, собачьим лаем, чем угодно, способным потревожить заползшую в душу когтистую боль, после чего крадучись как вор, выскальзывала в коридор, замирала у комнаты сестры, надеясь услышать шорох или скрип кровати, увидеть тонкую полоску света, пробивающуюся сквозь щель и свидетельствующую о том, что Рината тоже бодрствует, что ее можно потревожить легким стуком в дверь, обнять и, уткнувшись в мягкие белокурые волосы сказать «прости». Но во всем доме было темно и тихо и она возвращалась к себе, брала телефон, намереваясь позвонить дяде, Мурам, или кому-нибудь из друзей - не важно кому, лишь бы услышать чей-то голос - но не решалась, снова ложилась, сворачивалась калачиком и укрывалась с головой, надеясь забыться сном, мечтая стереть из памяти последние сутки, чтобы все было как прежде хорошо. И сон приходил – тяжелый, тревожный, еще больше будораживший и без того неспокойное воображение чередой кровавый видений погони и смерти близких, заставляя в страхе вскакивать с постели. И все повторялось сначала.
Ближе к утру ее все же одолели радостные видения, легкие и как дым ускользнувшие во время пробуждения, когда проезжающий пол окном автомобиль огласил окрестности громким гудком, словно перенесшим в прошлое, когда долгое время после похорон отца Вальянт просыпалась апатичной, будто неживой, с налитыми свинцом руками и уродливыми синеватыми припухлостями под глазами. И все же в душу закралось необъяснимое светлое предчувствие, почти уверенное ожидание перемен к лучшему, позволившее собраться с силами и спуститься вниз, зябко кутаясь в халат, неуверенно останавливаясь и прислушиваясь к гробовой тишине дома. С тяжело бухающим сердцем она прошла на кухню, всей душой надеясь застать там Ринату, однако ее ожидало разочарование. Не решаясь подать голос, Марго проверила гостиную, столовую, даже свою мастерскую, поднявшись наверх, выглянула на веранду и, наконец, заглянула в спальню сестры – никого.
Вернувшись к себе, она, без сил опустившись на стул, замерла, размышляя, что делать. Тоскливое состояние гнало ее прочь из пустого дома – куда угодно, только чтобы ближе к людям, а мысль, что то хорошее, обязанное в скором времени случится, произойдет где-то извне, только подхлестнула.
Через пол часа художница вернулась на кухню, одетая и даже немного веселая. В навесном шкафчике нашлась ручка и листок бумаги, на котором она вывела: «Я у Стефано. Буду поздно». И немного помедлив: «Целую». Задумавшись, как же все-таки хорошо, что у нее есть Стефано, немного бесшабашный и безработный, а значит доступный в любое время суток, Стефано, который всегда откликнется на призыв разделить радость или горе за бокалом пива, Стефано, с которым она дружила с измальства и очень надеялась, что так продолжится и впредь, без разрушительных усложнений. На душе потеплело и, не сдержавшись, в углу листа она нарисовала пузатую, бескрылую и бесхвостую птицу с хохолком, потом прикрепила послание к дверце холодильника и вызвала такси.

Кафе "Focolaio"