Номинанты:

Анна:
«Отчего-то волнение никуда не исчезало, а наоборот возрастало, может это, потому что она никак не привыкла к таким мероприятиям, выступать в суде для нее казалось намного проще, нежели присутствовать на столь важных вечерах».

Беато:
«Удивительно приятно чувствовать себя главенствующей единицей, пусть даже там, где некому попытаться отстоять эту позицию, хотя Сатнис отнюдь не была робкой трепещущей курицей, которой он чаял выщипать пару перышек перед затрапезной игрой. И это добавляло некой пикантности моменту, отчего злосчастная улыбка и начала портить так старательно сдерживаемую маску идеального превосходства».

Бьянка:
«Его самообладание хотелось дразнить и искушать, вырвать из сдержанных цепей чувственный жест, способный зажечь нутро быстрее любой страстной ласки - он может резко схватить ее за руку и она замурлычет про себя, как кошка. Женщина всегда остается женщиной – это главный закон ее природы, играть сотню ролей, но держать под контролем главный сюжет: жизнь ее ребенка».

Винсан:
«Винсан питал слабость к ребенку Бьянки. Не имея своих собственных детей, он планировал вырастить из Викторио своего приемника. А планы Бьянки путали все карты. Она делала его слишком мягким и слишком добрым. Ему в принципе не нравилось, когда мальчиков воспитывают одинокие женщины. Из таких, как правило, вырастают далеко не мужчины. Тем более не те, кто мог бы занять место в Ордене».

Даниель:
«Он едва не уничтожил слугу, когда тот доставил это чудо дизайнерской мысли в спальню Ри, он готов был выть и рвать на себе обесцвеченные волосы, но стойко вынес этот удар судьбы, сделав вид, что все именно так, как должно быть и с чувством собственного достоинства обрядился в эти тряпки, пытаясь припомнить не мелькнуло ли нечто подобное на вчерашнем показе Морел и не явилось ли «это» еще и актом мести от молодого дизайнера, чей час славы он благополучно украл вместе с сестрой Фабриано».

Дирк:
«Слух улавливал только людские голоса и по-выходному редкий шум машин: радует. Прошлый вечер закончился стремительно, скрашенный бутылочкой виски и дежурным препирательством с братом, кто на какой кровати будет спать. Уступил – как всегда».

Ева:
«Девушка не узнавала сама себя: она нервничала, раздражалась от толкучки, перебарывала желание проследить за Лионкуром, хотела уйти и остаться – в общем, вела себя крайне непривычно. Все это она списывала, естественно, на непривычное для нее одеяние. Платье, гадость, бесит!»

Иен:
«Иен чувствовал себя художником – великим творцом прекрасного, почти, таким как сестра, разве что, не таким конченным психом, но это детали, общая творческая жилка, что текла по их голубым венам, заставляла видеть прекрасное даже в тривиальном. Например, в капельке крови застывшей на мертвом клинке, переливающемся всеми оттенками серебра благодаря отраженному свету солнца от тонкой стали».

Кира:
«Лафает остолбенела, смотря на плавающую вверх брюхом золотую рыбку. Девушку охватил дикий ужас, пронесшийся по телу холодной волной, из руки выпала баночка с кормом, бесшумно упав на мягкий ковер. Еще несколько секунд Кира неподвижно смотрела будто сквозь аквариум, зрачки расширились, глаза будто стали черными».

Кристиан:
«Внешне Кристиан был спокоен, развязан и, казалось, не скован ограничениями, являя собой эталон бравой светскости, но сам он ни на минуту не забывал о службе. Упавшее кольцо с пальца одной из гостий, томный шепот за занавесями, склока прислуги на нижнем этаже здания - все это не оставалось без внимания».

Ксандр:
«Рука обрела былую свободу также неожиданно, как и потеряла оную. Содержимое полупустой стеклянной пленницы судорожно качнулось, словно от испуга, и принялось имитировать морскую качку. Гематома на предплечье тут же рассосалась, как чернильное пятно, на которое капнули растворителем. А ему было даже почти жаль, что все закончилось именно так - никак: он принял правила ее игры, а она сдалась после первого же раунда».