Одежда: >>>
Настроение: угнетенное.

20 сентября.
Проспала все утренние пары. Ну и черт с ними. Впервые за… дней уже не помню сколько, не снилось ничего. Даже забыла, что так бывает.
К обеду проснулся и ветер – настоящий сентябрьский, дымный и холодный. С подоконника сдуло горшок с моей любимой геранью. С веранды пропал последний – и единственный по-настоящему хороший - эскиз афиши «Гамлета» для университетского драмкружка.
По улицам летают внезапно пожелтевшие листья – и когда только успели?
Фрэн приглашает сегодня вечером в "Po Na Na", Норма напоминает, что приглашает на открытие выставки, матушка настойчиво приглашает прислушаться к Норме…
Кажется, кроме отца, Рината – единственный человек, который от меня ничего не требует. Как же мне пусто и одиноко без них.
Ловлю себя на том, что до сих пор продолжаю думать об отце в настоящем времени. Представляю, как сейчас он возится в своей мастерской под лестницей, куда ведет та самая маленькая дверка, за которой в детстве мы искали путь в Страну Чудес или Хоббитанию, где Бильбо празднует свой сто одиннадцатый день рожденья, мастерской, где гвозди, шурупы и те прочие инструменты, названия которых я не знаю и теперь, сохранив свои загадочные, волшебные свойства, по-прежнему, наверное лежат в шкафах с множеством ящичков.   
Хочется забраться на грязный стол для инструментов и рассказать последние новости, или просто болтать ногами, наблюдать за работой и вдыхать запах дыма его сигарет. Но теперь мое сердце бьется только в твоей груди, сестра.

Таксист остановиться около Блумсбери-сквер, напротив галереи Нормы Голдсмитт, старой однокашницы матери, являвшейся по совместительству ее глазами, ушами и ртом, когда речь шла о маленькой, несмышленой Марго Вальянт. Лондонское небо над головой за день как-то резко постарело, став низким и мутным, а солнце грело уже только в порядке простой учтивости. Уши мерзли, руки мерзли, ноги мерзли.
Посещать абстракционистскую выставку Нормы не было никакого желания – даже для того, чтобы обеспечить матушку необходимыми сведениями: ее кровинушка здорова, и нисколько не в депрессии после гибели отца.   
Перейдя улицу, Вальянт остановилась в нескольких ярдах от большого двухэтажного здания, которое лондонцы знали как «Gallery Noir». На крыльце маячила спина ее сокурсницы Лорин, от самого присутствия которой желание наплевать на выставку, придумав достаточно убедительную отговорку, стало почти непреодолимым. Та еще стерва.
Было бы неплохо оказаться сейчас в одном из уютных ресторанчиков на соседней Игл-Стрит, согреться чаем и послушать очередной неизвестный герлз-бенд. Или действительно поискать в ночном клубе Фрэн, если этой ночью совсем не удастся уснуть.
Кошмары, начавшиеся в апреле, мучили почти постоянно, постепенно превратившись в хроническую бессонницу, с которой, правда, успешно справлялся фенобарбитал. Но, так как в аптеке он продавался только по рецепту, а обращаться к доктору при университете Марго не хотелось, потому что одно объяснение, словно нарастающий снежный ком повлекло бы за собой другое, третье, после чего все могло дойти до матери, и без того проявляющей болезненно повышенное, чересчур назойливое внимание к жизни дочери, приходилось экономить тот пузырек, который Фрэн удалось раздобыть по каким-то своим каналам. По правде, экономия была излишней, так как имелись все основания полагать, что соседка по квартире сможет достать что угодно и в любом количестве, но Вальянт не нравилось быть слишком обязанной кому либо. И потом, немного смущала легкость решения, которую Фрэн объяснила своим близким знакомством с одним симпатичным фармацевтом. В остальном же она была почти идеальной соседкой – каждый месяц исправно оплачивала свою часть счетов, не любила сидеть дома и часто зависала в каком-нибудь клубе, так что большую половину недели Марго ее просто не видела.     
Да, соблазн провести вечер с куда большей пользой был велик. Правда, при таком раскладе часа через два зазвонит сотовый и полуистеричному голосу Летерии придется скармливать ложь, которую она не в состоянии придумать ни сейчас, на холоде, ни потом под пение герлз-бенда. Опустив руку в карман, еще размышляя, как поступить, пальцами она нащупали что-то продолговатое и плоское, на свету оказавшееся алюминиевым пакетиком. Удивленно рассмотрев находку, художница уже хотела было выбросить ее в мусорный бак, но вовремя вспомнила, что это такое.
- Очередная взбучка от мамаши? – хихикнула Фрэн, когда Марго, войдя в комнату, в сердцах швырнула трубку в сторону кресла. Хотелось швырнуть в стену, но было жаль денег. Фрэн сидела на диване и поедала фруктовое мороженное из пластиковой мисочки, увлеченно наблюдая выпуск новостей. Вальянт была уверена, что картинка приобрела звук только за минуту до того, как она вошла в гостиную.   
- Что говорят?- Вальянт присела на диван. Подальше от соседки.
- А-а-а, как всегда.
Фрэн махнула рукой, которой сжимала ложку и снова убрала звук в телевизоре. Художница зачарованно проследила траекторию полета капли растаявшего мороженого. 
- Мне кажется, что тебе необходимо встряхнуться. Слушай, а махнем в клуб? Сегодня в "Po Na Na" для девушек бесплатный вход.
- Нет, как-нибудь в другой раз. Сегодня я планировала пораньше лечь спать.
- Запьешь свою таблеточку теплым молочком и проспишь до утра как младенец? Лучше кончай делать вид, что твоя жизнь еще не началась. Процентов двадцать пять ты уже прожила. Ну, двадцать, если повезет. Почти все сливки слизнула, а на тебя как порчу навели. Вот, - она порылась в кармане и протянула маленький пакетик, - возьми.
- Что это? – без интереса спросила Марго, машинально беря сверток. Она знала, что это. Как-то уже давно знала, что придет к подобному разговору.
В соседней комнате зазвонил сотовый Фрэн.
- Мескалин. Лучшее из того, что придумало человечество. Можешь выбросить в мусоропровод, хотя нет, не советую – если что, я буду все отрицать. Лучше смой в унитаз. А еще лучше – не делай этого.
Смеясь, она выбежала из гостиной. Пластиковая вазочка так и осталась лежать на диване.
Сливки, говоришь? Ну, поживем – увидим. Поджав губы, Марго направилась в сторону крыльца.
- Эй, Вальянт, похоже, тебя не предупредили, что здесь соберется приличное общество. 
Марго взглянула на Лорин, словно сошедшую с глянцевой обложки и, жестом Эффенберга указав на ошибочность ее суждений, молча проплыла мимо. В галерее было людно и шумно. Она двинулась через первый зал, делая вид, что изучает картины и попутно подслушивая обрывки разговоров, здороваясь с теми, кого едва знала, и отвечая «привет» людям, которых не знала вообще, но которые здоровались первыми.
… я и говорю: «Картина великолепная, но пять тысяч…»
… стилизация, замечательная пластика…
… не разводятся только из-за детей, хоть он и пьет как свинья…
… а женские портреты всегда лучше получаются у мужчин-художников…
… нет, платье потрясное…
- Марго!
Она обернулась, пассивно уставившись на красивую шатенку средних лет в открытом платье цвета черничного суфле. Волосы женщины были убраны назад и уложены в замысловатую прическу. Она протягивала вперед свои руки с длинными накладными ногтями. Несколько запоздало, но искренне – хотелось верить – Вальянт улыбнулась, приветствуя мисс Голдсмитт и просто физически ощущая, как взгляд Нормы сканирует ее сверху до низу.
- Восхитительная выставка.
- Дорогая, почему ты опоздала? Это моветон. Надеюсь, у тебя ничего не случилось? –  набриолиненное лицо Нормы выразило заботливый интерес, но к счастью кто-то за спиной Маргариты привлек ее внимание, и художнице не пришлось мямлить в ответ что-то невразумительное, борясь с желанием сказать что думает и необходимостью соблюдать вежливость с матушкиным осведомителем. – Майкл!
Подхватив протеже под левый локоть, Норма круто развернула ее и потащила куда-то сквозь толпу. Ощущение, что не стоило являться на эту ярмарку тщеславия, нарастало вместе с потребностью взбунтоваться.
- Знакомьтесь, - приказала патронесса, - Майкл Энсли, тонкий и чуткий ценителей прекрасного.
А, судя по ее воодушевленному виду и Радо на запястье этого хлыща, еще и весьма состоятельный, - пронеслось в голове Вальянт, и она снисходительно улыбнулась этой мысли, а заодно и Майклу Энсли.
- Уверяю, через пару лет ты еще поборешься за картины этой крошки.
- Очень приятно. Марго Вальянт.
Протянув свободную руку для рукопожатия, она вновь услышала над ухом медовый голос Нормы:
- Я скоро вернусь. Нужно поздороваться с остальными гостями, - и затем шепот, предназначавшийся исключительно художнице, -  хочу тебя познакомить еще с одним меценатом. А пока постарайся понравится мистеру Энсли. 
- Конечно, можешь не торопиться. А то меня сейчас стошнит, - улыбнулась Вальянт в ответ но, проводив взглядом Голдсмитт, она пробормотала какое-то извинение и юркнула в сторону, предполагая, что Майкл не слишком огорчится таким поворотом событий.
Ей было девятнадцать. Она была уверенной в себе начинающей художницей, достаточно уверенной, чтобы не гнуть шею, когда ей этого не хочется и спокойно ждать и свою музу, и свои будущие великие шедевры. Ей было всего девятнадцать, а значит, и право быть самоуверенной: впереди еще куча времени, чтобы идти на поводу у обязательств и компромиссов среднего возраста, который казался бесконечно, запредельно далеким. У нее были большие амбиции, и ее это волновало. У нее было огромное горе, и это ее волновало.   
В конце концов, это ей, Марго, а не Летерии или Норме было девятнадцать, а на голове – ни единого седого волоска. В конце концов, это была ее жизнь, ее проблемы, ее желания и сейчас, из чистого противоречия, она чувствовала себя способной пить антифриз и курить динамит, лишь бы продемонстрировать, как ей безразлично чужое мнение. Слова Фрэн в данный момент показались не такими уж далекими от истины.
Пройдя в дамскую комнату, Вальянт щедро брызнула в лицо водой и, опираясь о мокрую и скользкую фарфоровую раковину, еще долго всматривалась в отражение в большом прямоугольном зеркале на всю стену, прежде чем вновь запустить руку в карман и коснуться пальцами прохладной, блестящей – она знала – фольги. Марго развернула пакетик. В нем оказалась крохотненькая фиолетовая таблетка. Сливки, говоришь? Это был бунт. Она имела полное право.

Скрип открываем дверцы кабинки заставил Марго вздрогнуть и инстинктивно сжать ладонь, но поздно, внезапно материализовавшая как джин из бутылки дамочка была глазастой и глаз у нее оказался весьма наметанный. Не оборачиваясь, Вальянт не отрывала взгляд от ее зеркального отражения, пытаясь сообразить, видела ли раньше эту женщину, подплывшую к соседней раковине во всем блистании изыска и гламура светской львицы, и принявшуюся холенными пальчиками обследовать свою волосок-к-волоску-прическу.
Друзей у Нормы было много, и практически со всеми она успела перезнакомить Марго. А, так как запомнить эту толпу не приложив огромных усилий не представлялось возможным, на подобных мероприятиях художница путалась постоянно, фиксируя в памяти только самые примелькавшиеся лица. Данное таковым, кажется, совсем не являлось, что, впрочем, практически ничего не значило, так как блонди в окружении Нормы было хоть отбавляй, и все на одно размалеванное лицо.
А вот руки у этой особы, кстати, были интересные. На эту часть человеческого тела Марго обращала внимание в первую очередь.  Были руки трудовые, нехитрая «биография» которых открывалась моментально в случае синих воротничков, или наоборот, приходилось подключать фантазию, когда дело касалось подвижных пальцев пианистов, фокусников и прочих разномастных собратьев по творческому цеху, а были руки вялые, ленивые, с похожими на сосиски, неповоротливыми пальцами, как у Нормы и большинства ее подруг. И хоть руки незнакомки не подпадали ни под первую, ни под вторую категорию, оставаясь где-то посредине, смотреть на них все равно было приятно.
Художница столь глубоко погрузилась в свои вызванные привычкой размышления, прикидывая, чем ее поведение выльется в случае дружеской связи стоящей рядышком неопределенного возраста женщины с Нормой, и позабыв о решимости впредь в гробу видать эту ярмарку тщеславия, что большую часть монолога попросту прослушала, уловив смысл лишь первой и последней фразы, которые, к слову, очень гармонировали друг с другом.
- Я почти не слушала, что вы говорили, - честно призналась Марго, без тени сожаления или стыда в голосе. По лицу стекала вода, стянутые в конский хвост волосы немного лоснились и ее застукали в уборной с наркотиками в руках. Здесь вам не до притворного стыда и сожалений. – Но, - улыбнувшись, с дерзкой решительностью человека, готового шагнуть хоть с крыши, хоть к самому дьяволу в объятия, лишь бы весело, лишь бы так, чтоб потом говорили, протянула руку, медленно разжав пальцы, - раз и вам здесь скучно, сам Бог велел делиться.
Любопытно, как поступит? Сразу пошлет к чертовой бабушке и сбежит, покрутив пальцем у виска, или предпримет самаритянскую попытку отвести от греха?

- Водичкой, может, запьете? – ехидно предложила Вальянт, не заметив ни малейших проявлений глотательных рефлексов со стороны Дамочки.
Признаться, ее реакция сильно удивила, но приоткрыла глаза на происходящее. Уверенность, что случайная компаньонка тоже сидит на каких-нибудь колесах – хотя почему тоже? – или, умело маскируясь под приличную женщину, подсаживает на колеса других, стала почти абсолютной. Художница полагала, что прекрасно знает, как выглядят и ведут себя эти люди, растлевающие детей и губящие молодые судьбы. Читала.
Глаз-алмаз и профессионализм, с которым предложенное микроскопическое угощение было разделено на две половинки, предоставляли раздолье воображению, а явно выраженная склонность к авантюризму многообещающе намекала на занятное развитие событий, но уже где-нибудь вне стен интимной комнаты. И Вальянт, хоть и отдавала себе отчет, что играет с огнем, была отнюдь не против.
Не колеблясь, Марго, приняв обратно половину порции счастья, медленно и задумчиво облизнув губы, демонстративно положила эту, с виду безобидную светло-фиолетовую точку, которая оказалась совершенно безвкусной, на язык, после чего, попятившись к выходу, не сводя с Дамочки зовуще-раздевающего взгляда, толкнула филейной частью дверь и, крутнувшись, вышла в зал, вдыхая свободу полной грудью. Свобода пахла сигарами и «шанелью».