Вилла Фабриано. Гостиная.
30 октября. Утро - день.

Вслед за опустившимися на город сумерками, сгущались словно тени, думы оборотня, планомерно движущегося к бедному району города, где по полученным данным обитала Сатнис Берт, танцовщица клуба «Третий Рим» и по совместительству винимая и осужденная им синьорина, чье благополучие теперь полностью возлагалось на него, его же Соломоновым решением.
Вариант за вариантом прокручивались в голове, но принять окончательное решение предстояло холодно взвесив все причины и следствия подобного происшествия, спровоцированного девушкой так опрометчиво. Она нацелилась явно не на того человека, а строго говоря и не человека вовсе.
Посмотрев в зеркало заднего вида на проезжую часть, Беато с интересом заглянул в отражение собственных глаз. Золотисто-коричневый цвет глаз начисто затянул природный серый, выражая животную скрытую сущность, и в какой-то момент ему даже почудилось, что он видит волка. Моргнув, Фабриано опустил взгляд на свои руки, лежащие на руле, освещенные неровным светом дорожных фонарей они выглядели более эфемерно, но это были определенно человеческие ладони, с холеной кожей, не знавшей никогда тяжелого физического труда, без единой отметины о детских шалостях, коих было весьма много в свое время, но от прежних ран, царапин, порезов не осталось и следа, да и воспоминаний тоже не осталось. Беззаботное детство было подчистую стерто из памяти молодого политика. В свои двадцать пять Беато был убежден, что так и родился в деловом костюме с устоявшимися взглядами на жизнь, с устремлениями к достижению вершин и со стойкой неприязнью к человеческой расе.
Он мог бы просто ее убить. Это так легко и местами даже увлекательно и это способно на время полностью справиться с охватившим его гневом. Но убийство слишком мимолетно, чтобы воистину насладиться подобной местью, к тому же оно дарует освобождение и облегчение убиенным, что абсолютно не достойны, получить те, кто, так или иначе, перешел ему дорогу.
Маленькая квартирка приветливо распахнула перед ним двери, порадовав простым замком и отсутствием хозяйки. Несанкционированное вторжение лучше проходит лучше при полной тишине, без провоцирующих криков и попыток оборонительных действий. Желания изучать интерьеры не было, но свежий конверт волей-неволей привлекал к себе определенное внимание и долю любопытства, бумажный запах с порога приковывал к себе, являясь тем самым фетишем, который заставляет многих вдыхать бумажный аромат в книжных магазинах, смешиваясь с тонким запахом чернил с печатного станка. Не отказывая себе в столь незначительном деянии, помощник мэра деликатно освободил из плена офсетной бумаги несколько десятков глянцевых снимков весьма пикантного содержания, немалого поразившего его.
Он никогда не представлял себя в роли актера немого кино с изрядной долей обнаженной натуры, но эти снимки, как минимум, наводили на мысль о пробах на главную роль кинофильма для взрослых со сценами принуждения, исполненными ленивым, а как явствует из ситуации – попросту бесчувственным зачинщиком-главным героем, обесчестившим милую синьорину на грязном полу какого-то сомнительного помещения, оборудованного, по всей видимости, необходимой аппаратурой для контроля подобных внештатных ситуаций.
Это даже несколько позабавило Беато, докопавшегося наконец-то до сути произошедшего. План с молниеносностью выпущенной пули достиг мозга, сформировав определенную последовательность действий. Первое и самое значительное действие в плане касалось самой Сатнис.
Идеальные планы вроде бы никогда не приходит столь идеально, как задумывались, но этот план и эта ночь не нашли в себе ни одного омрачившего их обстоятельства.
Застыв в темноте, восседая в одном из мягких кресел той части квартиры, что служила, по всей видимости, хозяйке - гостиной, Беато чувствовал себя опять участником какой-то волнительной постановки, глупо срежиссированной одним из бездарных мастеров современного кинематографа. Перед ним на столе, небрежно разбросанные, лежали фотоснимки, отражая на своей глянцевой поверхности уличный свет, лившийся из окна, причудливо обыгрывая позы участников этой сессии.
Уперев локоть в обитую плюшем ручку кресла, оборотень лениво, чуть касаясь, перебирал пальцами по губам, будучи погружен в глубокую задумчивость, не рождающую ни одной мысли, но отключающую сознание от окружающей действительности.
Звон ключей, щелчок сработавшего замка вывел его из этого состояния. Стройный силуэт вырисовывался на пороге, охваченный утренним светом, пробивающимся из окон; сомнений в принадлежности его к девушке на фото не возникало. Как пролетело время он не заметил. Безмолвно и недвижимо с замершими на губах кончиками пальцев, Беато затаился, приготовившись к мгновенному броску.

Действовать мгновенно не пришлось, синьорина Берт оказалась весьма медлительной, чтобы помощник мэра, не спеша, с изяществом и достоинством, демонстрируемым в каждом шаге, достиг пределов скромной прихожей, где радуя своим поклоном, была застигнута им девушка.
- Это совершенно лишне, подобные почести были бы к месту в «Третьем Риме», но в столь тесном кругу я, пожалуй, готов освободить Вас от необходимости отвешивать поклоны, - вот тут стремительность была уже к месту, воспользоваться ей стоило, чтобы перехватить связку ключей из-под очаровательного носа Сатнис.
Фабриано не опасался возможности побега со стороны танцовщицы, но дополнительные меры предосторожности никогда не являлись чем-то излишним, страховка даже в самых простых обстоятельствах всегда позволяла чувствовать себя более раскованно.
- Решил нанести Вам ответный визит, отдать дань вежливости, ведь Вы были так любезны вчера, когда не пожалели времени и сил, чтобы доставить меня домой, - поиграв ключами, подбрасывая их во время лживой тирады на ладони, наконец отправил их в карман, чтобы не отвлекаться лишними побрякушками и взамен звенящий связки завладел ладонью самой девушки, слегка скривившись, так как будто коснулся чего-то мерзкого и нечистого, но руководствуясь первым порывом мини-спектакля стоило идти до конца и чуть склонить голову для вежливого поцелуя, дабы выразить всю глубину благодарности, бороздившей политика, но мимолетный порыв очень скоро был развеян и сильнее сжав ладонь девушки, Фабриано легким движением завел ее за спину Берт, и сам, оказавшись в арьергарде, не сильно подтолкнул девушку к гостиной, где аккуратным веером на столике были разложены фото.
- Устраивайтесь поудобней, -  выпустив руку из захвата, Беато швырнул ее в направлении дивана, искренне надеясь, что она не долетит или перелетит, а по пути столкнется с острыми углами мебели, прежде чем падет в мягкие объятья плюшевого дивана.

Сравнение с рождественской елкой – бессмысленным декоративным деревом, изувеченным деталями, привело в бешенство и так с трудом контролирующего ярость политика. И полетели бы головы, точнее одна голова, в сопровождении мелодичного хруста сломанных костей могла бы расстаться с плечами, если бы это было целью Беато. Будь благословенна способность собираться и контролировать выражение своего лица, также как и низменные инстинкты, следование которым способно пустить весь внушительный мстительный план в пропасть, где его воплощение полностью утратит возможность быть приведенным в силу, что в свою очередь нанесло бы честолюбию Фабриано внушительный удар. Но никаким «но» не суждено было встать на пути целеустремленного политика в этот день.
Возможно, для полноты эффекта перед потенциальной жертвой стоило щеголять угрожающим выражением лица с яркой мимикой, несущей в своей основе представление обо всех грядущих муках, но дерзкая ухмылка против воли обладателя доминировала над более достойным в данном случае оскалом. Демонстрировать свою истинную сущность было бы ошибочно, так как жизнь Сатнис была дарована ей в дальнейшее пользование, а лишние знания никому и никогда еще не облегчали существование, пусть даже он и определил ее дальнейшее бытие под замком и надежной охраной, все же разоблачение в данных обстоятельствах было бы слишком рискованным и абсолютно неоправданным.
Несмотря на вольготное положение синьорины Берт в родных стенах, Беато чувствовал себя хозяином этого жалкого уголка Сагредо, так же как и правообладателем на развитие ситуации в целом. Вальяжность и расслабленность, сквозящие в каждом его жесте совершенно явственно указывали на это. От беззвучной и легкой поступи, которой он мерил небольшую гостиную до наигранной грациозности, с которой он позировал перед танцовщицей, разоблачаясь от куртки, манерно растягивая процесс, при этом, так и не произнеся больше не единого слова.
Намеренно затягивая ожидание Сатнис, он, в очередной для себя раз, берет со столика печатную хронику недавних событий, с интересом разглядывая фото, пытливо изучая предметы интерьера и плоскости, композицию и положение «моделей», вращая снимки по часовой стрелке. Просмотрев с особой тщательностью всего два или три, с нескрываемым омерзением отшвыривает их прочь, взгляд сканирует помещение на предмет обнаружения хоть чего-нибудь достойного для того, чтобы смочить горло, но так ничего и не обнаружив, останавливается на хозяйке квартиры, моментально сменившись с ищущего на предвкушающий. Не спуская глаз с девушки, медленно двинулся на встречу. Малое пространство позволяет совершить всего несколько шагов до полного и безоговорочного сближения. Глядя свысока на виновницу своего недавнего недомогания, так и хочется сжать тонкую шею и продолжать сжимать до тех пор, пока последний хрип не слетит с губ.
Склонившись, а точнее нависнув над восседающей на диване Сатнис, Фабриано позволяет себе опробовать на натуре картины воображения и касается шеи девушки, сжимая пальцами, словно тисками.
- Может поделитесь мотивами, синьорина Берт? – хватка ослабляется, но ладонь продолжает сжимать шею девушки, оставляя возможность ощущать биение пульса под кончиками пальцев, словно маленькие удары тока.

Столь дерзкому поведению можно было бы удивиться, если бы Беато не был облагодетельствован опытом общения с подобными людьми, которые до последнего пытаются взять ситуацию под свой контроль с дальнейшим переводом обстоятельств в свою пользу, но Сатнис в очередной, критический для себя, раз ошибалась на счет того, с кем затеяла свою невинную игру. Он не читал ее мотивы, но чувствовал страх, окутывающий ее тонким флером, так хорошо знакомым каждому вервольфу.
- Синьорина Берт, я исключительно спокоен, Ваше снадобье оказало нужный эффект, - хотелось бы поморщиться при воспоминании об ощущениях, полученных стараниями Сатнис, но поскольку объект повинный был в непосредственной близости, то состояние беспомощности, что временно овладело им, он предпочел скрыть, даже от самого себя, надежно изолируя это воспоминание, и продолжил лишь столь же дерзко глядеть в ответ и медленно словно нехотя, отводить руку от тонкой шеи,  с трудом сдерживаясь, чтобы рефлекторно не попытаться пренебрежительно стряхнуть людскую грязь, которая тонкой, невидимой глазу корочкой покрывала кожу оборотня после прикосновения.
Глубоко вдохнув, Беато пошел на огромный риск и решился присесть на диван (на котором еще неизвестно кто сидел и сидел ли?) подле Сатнис, молчаливо ожидая ответа; свою часть соглашения он исполнил, теперь его терзали только мысли об истинной цели этого действа. Слишком много вариантов вертелось в закаленном многолетними политическими круговертями мозгу. Возможность политического заказа с целью устранения столь блестящей и перспективной фигуры с высоты администрации маленького, но амбициозного Сагредо соседствовала с идей о жалкой личной выгоде Сатнис, которая в данной ситуации была бы более предпочтительна, с учетом того, что за спиной маленькой авантюристки не стоит особа более масштабного значения. Разумеется, рассчитывать на то, что девушка обладает кристальной честностью и с охотой выложит все, что хотелось ему, не приходилось, но дать ей шанс Фабриано мог себе позволить.
- Теперь, когда мы оба спокойны, мы вполне можем обсудить что же повлекло за собой те события, что мне посчастливилось лицезреть на этих снимках, - поведя рукой в воздухе будто вылавливая изображения, Беато, сократив допустимое расстояние, чуть прищурив глаза, следил за каждым вдохом своей жертвенной овечки, каждый из которых мог оказаться последним, а потому приобретал некую мизерную ценность в его глазах.

Прелюдия к расправе явно затягивалась и виной тому была Сатнис, которая настойчиво пыталась предотвратить надвигающийся шторм, но была слаба в этом противостоянии. Беато никогда не следовал правилам навязанной ему игры, не собирался этого делать и сейчас, потому вопрос синьорины Берт вполне закономерно остался проигнорирован. Все предположения, которые были у Беато, остались сокрыты глубоко в зоне мыслительных брожений и были лишены всякой эфемерной возможности быть подвергнутыми чьей-нибудь оценке, кроме своего единственного и неповторимого обладателя.
Фабриано не мог похвастаться божественной проницательностью, но отчего-то все поведение синьорины Берт толкало его к единственно верному выводу, что персоны подобные ей, которых ранее не раз доводилось ему видеть в лицах пробивных стажеров, рвущихся к власти, едва овладев навыком варки кофе и разноски писем по этажам, вряд ли имеет за спиной какого-то могущественного покровителя или идет на поводу чьих-то грязных замыслов. Вся ее фигура так и кричала о том, что она сама и есть та великая сила, что претворила свой коварный план в жизнь и теперь пышет самоуверенным довольством, якобы обезопасив себя со всех сторон, в чем Беато не собирался ее пока разубеждать.
- Не желаете ли прокатиться синьорина Берт? – уверившись в собственных догадках, Фабриано погрузился в полнейшую нирвану, будучи уверен в себе на заоблачное количество процентов и возвысившись, фигурально и действительно, встав с мерзкого предмета мебели сомнительного характера,  вновь склонился над хрупкой девушкой, заслоняя собой свет единственной лампы, освещающей жалкую гостиную, - если конечно у Вас нет желания повторить недавний опыт, но уже с более живым экспонатом, - намекая на ту реминисценцию, что стало поводом его появления в этих обветшалых стенах, Беато снова коснулся взглядом снимков, так и притягивающих к себе его внимание время от времени.
Рука снова скользнула к шее, но, уже не пытаясь задушить, а лишь едва коснувшись кожи скользнула ниже, резко расправляясь с пуговицей на пиджаке, которая, подверженная силе притяжения, поскакала по полу, как лягушка, пока не окончила свой путь в каком-то пыльном убежище не видимом глазу.
- Ну, так каково будет Ваше решение, пока оно меня еще волнует? – испытующе вглядываясь в глаза своей жертвы, Беато уже предвкушал ответ, точнее то, что последует после него, каким бы он не оказался. Дать возможность выбора, чуть ослабить хватку, чтобы потом еще жестче оборвать всякую свободу воли перед грядущим концом - коронный ход, не раз испробованный на политических противниках, лелеявших несбыточные надежды о его свержении.

Улыбка против воли вторгалась на лицо политика, отвоевывая существование у крайне язвительного изгиба губ, грозясь разрушить все внешнее коварство натуры, что, впрочем, нисколько не портило момента. Удивительно приятно чувствовать себя главенствующей единицей, пусть даже там, где некому попытаться отстоять эту позицию, хотя Сатнис отнюдь не была робкой трепещущей курицей, которой он чаял выщипать пару перышек перед затрапезной игрой. И это добавляло некой пикантности моменту, отчего злосчастная улыбка и начала портить так старательно сдерживаемую маску идеального превосходства.
- О, Сатнис, пусть это останется моей маленькой тайной и большим сюрпризом для Вас, - дабы не злоупотреблять гостеприимством прекрасной дамы, коим он и так воспользовался сверх допустимых норм, Беато деликатно помог пиджаку Сатнис, а соответственно и самой синьорине Берт, которая оставалась быть облаченной в этот предмет одежды, поднять с дивана и на расстоянии вытянутой руки продолжал удерживать, пресекая возможные и может даже желанные попытки танцовщицы Третьего Рима улизнуть из-под его носа, о чем свидетельствовало королевское спокойствие, демонстрируемое «предметом».
- Я надеюсь, Вы не будите по этому скучать, синьорина Берт? – махнув свободной рукой в сторону скудного интерьера квартирки, чуть прищурившись, Беато в последний раз пытливо взглянул в глаза Сатнис, на несколько сантиметров приподнимая занавес своих замыслов перед жертвой, желая тем самым, то ли приободрить девушку, натолкнув на мысль, что ее чаяния начали сбываться, то ли низвергнуть в самую глубокую бездну отчаяния. Конечно, никаких «то ли» в природе не существовало, для Фабриано все было кристально ясно, но сам исход не был бы столь привлекателен, если бы ему не предшествовала игра.
Дороги